— Нет, это дизайнерская роспись. Студентов каких-то пригоняли расписывать, они тут типа практику проходили.

— О, Анубис, — гость панибратски кивнул нарисованным на стене египтянам и их богам в облике птиц, собак и кошек. — А колонны как в этих — в Афинах?

— Ты сразу заметил, — удивилась Таня. — Родители так ругались из-за этих колонн. Дизайнеры не советовали смешивать египетский стиль с греческим, и мама требовала не портить комнату. Но папа настоял, ему хотелось именно эти колонны. Наверно, видел где-нибудь.

— Ну и наплевать. Эти греки сами всё перемешали и назвали «эклектика», — живо отозвался гость. — А где папин портрет? Мне кажется, обязательно должен быть — в полный рост, в малиновом пиджаке! Он чем вообще занимается?

— Он поднялся на каких-то поставках. А дальше я не уверена, — призналась Таня. — Портрета почему-то нет, но идея хорошая. Надо ему подать. Папа редко бывает дома, я могла бы смотреть на портрет. Может, он закажет, если увидит у кого-нибудь. Это Григорий Громов, мой однокурсник, — сказала она появившейся в дверях даме. — Ему нужен будет обратный пропуск, закажите, пожалуйста. Чай или обед? И чай, и обед. Немного позже. — И шепотом добавила Григорию: — Я не помню, как ее зовут, мама этих домработниц меняет всё время.

— У всех людей есть одно общее имя — Извините Пожалуйста, — бодро сообщил однокурсник и засмеялся первым.

Гость охотно ходил по комнатам, которые сразу превращались в декорации, чтобы делать селфи. И это шло им на пользу — дом оживал от шагов, голосов и смеха. Сначала первый этаж, потом второй.

— Библиотека на третьем? — догадался Григорий, взбегая по лестнице. — Блин, не устаете вы ступеньки считать!

— Никто не считает. Папе хватает первого этажа, маме — второго. Папа как-то сам сказал, что поднимался на третий этаж ровно один раз — когда его доделали, чтобы принять работу. А потом было просто некогда — да и незачем.

— Обалдеть, — восхитился Григорий то ли избытку жилплощади, то ли изобилию книг.

Глаза его разбежались при виде многоэтажных стеллажей и шкафов с застекленными дверцами, золотых антикварных корешков и пестрых советских обложек.

— Ого-го! С какого ж это века копится?

— Несколько поколений — точно. Да тут и библиотек — несколько. — И Таня пояснила: — Букинисты скупают семейные библиотеки оптом. И так же оптом потом продают желающим, кому некогда возиться и самим собирать. А папа купил пять домашних библиотек — под эти вот габариты.

— Человек с размахом, — протянул Григорий. Он уже не позировал. В глазах зажегся азарт пополам с оторопью — с чего начать, как охватить всё сразу. — Слушай, ничего, если я тут немного пошарю?

— Разумеется. Мы же за этим пришли. Тут несколько Гомеров — смотри в любом шкафу, и рано или поздно наткнешься на «Илиаду». Есть две старинных, издательства Суворина и еще кого-то. Их специально для нас реставрировали. Есть французский перевод с гравюрами, тоже древняя книжка. А есть современная, где много иллюстраций, от Боттичелли до Пикассо — похоже на то, что тебе нужно.

Чтобы гость не чувствовал, что у него стоят над душой, Таня повернула в один из тупиков книжного лабиринта. За окном метель беззвучно заметала коттеджный поселок, вписанный в еловый окоем, а тут диванчик, как всегда, распахивал объятья: из его боковин выдвигались два крыла, на одном — лампа, на другом — сундучок с конфетами.

— Так третий этаж — твоя территория? — раздалось из-под потолка, со стремянки, откуда Григорий Громов окидывал взглядом диванно-книжный рай.

— Ну да. Я сразу им завладела. Во-первых, здесь никогда никого нет. Няньки только радовались, что меня не надо нянчить и можно сидеть внизу чай пить. А в-главных — тут можно было бродить, листать, рассматривать. Даже не просто выбрать что-то почитать, хотя и это тоже — а подходить к ним и знакомиться. В некоторых книгах — пометки неразборчивым почерком, я пыталась разобрать. А еще между страниц встречаются засохшие листья или цветы, и разные закладки, даже с шелковыми кисточками. Найдешь — и придумываешь, кто были эти люди и что с ними случалось. Иногда экслибрисы попадаются. А один раз вылетела фотография…

— Покажи, — заинтересовался Григорий и спрыгнул со стремянки. — Блин, в таком диване можно поселиться и жить! Тут, наверно, и потайной ящик есть!

— Да, я ее туда и сунула… И я навыдумывала кучу историй: кто были настоящие владельцы, и почему им пришлось расстаться со своими библиотеками — трагедии всякие. И как я их потом отыскала, и они узнали, что я сберегла для них книги, они не разошлись по разным рукам… И что их книгам не было одиноко, я с ними общалась…

Таня говорила ровным голосом и сосредоточенно рылась в ящичке, выдвинутом из недр дивана. Григорий подошел ближе и слушал, присев на корточки и подперев кулаком подбородок.

— Не всё бывало мирно — один раз Ольга, старшая сестра, настучала на меня, что я читаю романы не по возрасту, и от меня библиотеку заперли.

Григорий возмутился:

— Самим не надо, купили для понтов, а тебе нельзя? Ну дела!

По-прежнему глядя в ящик, Таня промолвила:

— Ты будешь смеяться, но здесь есть еще один вход, и он остался незапертым. Я просто заходила через другую дверь. Ее никто до сих пор не заметил.

Гость и правда расхохотался. Хозяйка наконец повернулась к нему и тоже улыбнулась.

— И ты читала-читала, а потом сама писать начала?

— Примерно так. Смотри, что мне однажды попалось.

Таня бросила поиски фотографии и достала из потайного ящика затрепанный журнал без обложки.

— «Поэтом можешь ты не быть», — прочитал заголовок Григорий.

— Это про студентов Литературного института, которые учились в послевоенные годы. Мне сразу захотелось туда поступить. А «не быть» — это неважно, там главный герой в конце решает, что не туда попал.

— Подумаешь, трагедия — я тоже не туда попал, — возразил гость, живописно располагаясь на нижней ступеньке передвижной лесенки. — Я на журфаке учился. На практике успел побывать — и в газете, и на телевидении…

Вот почему он держится словно перед камерой, поняла Таня.

— …и так меня всё задолбало! Только кажется, что не соскучишься, а на самом деле — одно и то же, одно и то же. Год оттрубил параллельно с учебой — и решил: всё, сваливаю. На фига мне это надо — на однодневки себя переводить.

— И я сначала не туда попала, — помедлив, сообщила Таня. — Родители меня засунули на экономический. Я не смогла им противостоять. А потом год лечилась от депрессии. А потом мне уже разрешили поступать в Лит.

— Ну что же, поработаем на вечность, — подытожил гость, оттолкнулся ногами и покатился на весело дребезжащей лесенке.

— Вечность заждалась, — подтвердила Таня. — Знаешь, когда я увидела все эти книги, то сразу поняла, какие буду читать сейчас, какие — потом, какие — когда-нибудь в конце жизни, а какие — никогда. И еще стало ясно, какие книги мне нужны, а их нет. Не только в домашней библиотеке — вообще нет. И не остается ничего другого, как написать их самой…